Даже когда Хелейна в тишине и молчании возвращается в свои покои, она не может избавиться от запаха дыма, тяжело осевшего в её мыслях. Тело её несчастного отца наконец освободили из затхлого плена покоев, которые ещё нескоро кто-то осмелится занять, и предали пламени - непозволительно спешно, неподобающе тихо, без должных почестей и прощаний, безуспешно пытаясь скрыть грехи и интриги наследников покойного короля. Но лучше так, чем оставлять его разлагаться в королевской спальне. Лучше пропитавший ткань и мысли запах погребального костра, чем тошнотворный запах гнили, все дальше расползающийся по коридорам Красного замка.
Хелейна, к собственному стыду, не пролила на погребении ни слезинки - все скорбные рыдания остались в прошедших семи днях, теперь горе уже ослабло и в мыслях воцарились другие беды. За всех родственников, церемонно выстроившихся у костра и не способных на яркое выражение скорби, отдувался бедный Дейрон, не переживший ещё свою грусть и сполна воздавший отцу все положенные слезы.
Зато теперь непривычно тихие, то ли впечатленные горестью и величием момента, то ли усмирённые мрачным взглядом самой Хелейны, фрейлины, колдующие над её торжественным нарядом и причёской, не беспокоятся, что у королевы - больше не будущей, а вполне настоящей - от скорбных рыданий прямо перед коронацией покраснели глаза и припухли веки. В тишине, нарушаемой редкими шепотками, они помогают ей выбрать платье: на пошив нового не хватает времени, но в шкафах и сундуках таится немало сокровищ, среди которых удаётся найти подходящее для коронации - из серебристого шёлка с золотой отделкой на корсаже и тончайшими кружевами на широких рукавах. Хелейна даже не помнит, откуда у неё такая роскошная красота; наверное, подарок в честь рождения кого-то из детей, наконец дождавшийся своего случая.
Фрейлины помогают ей облачиться, туго зашнуровывая корсет и расправляя мельчайшие складки на струящихся юбках, и сооружают сложную прическу, не забывая учесть, что среди кудрей и шпилек скоро должна будет лежать корона. К счастью, они уже заканчивают и поправляют последние локоны, когда в её покои врывается король, заставляя бедных фрейлин и слуг бросить все дела и склониться в низких поклонах. И сразу же выпроваживает всех прочь. Провожая взглядом фрейлин, Хелейна вздыхает и просит их проверить принцев, после чего, когда двери закрываются и они остаются вдвоём, с негодованием поворачивается к супругу.
- Выгоняя фрейлин, ты отнюдь не ускоряешь мои сборы, - укоряет она Эйгона в ответ на его упрёк.
Увы, не единственный. Кажется, до её мужа наконец дошли новости двухдневной давности, и именно они привели его сюда. Если бы не его равнодушие к жене, семье и делам государства, Хелейна бы не отказала себе в удовольствии посмеяться над тем, что он узнал о событиях на Малом совете позже, чем последние посудомойки и конюхи, наверняка уже с жаром обсудившие все дошедшие до них слухи.
- Мне не нужна власть, Эйгон, и ты это знаешь. Я хочу лишь счастливой и безопасной жизни для наших детей и мира в королевстве. - Её голос ласков и спокоен, как будто Хелейна разговаривает не с мужем, а с капризничающим сыном. И как бы ей ни хотелось язвительно заметить, что раз уж король показательно безразличен к делам государственным и семейным, столь тесно между собой переплетенным, что разница не заметна даже самому острому взгляду, то придётся часть забот взять на себя его королеве, - она молчит, не желая распалять гнев своего супруга.
Она не сразу понимает, почему Эйгон так злится, а когда наконец находит в его словах ревность, беспочвенную, неправдоподобную, безумную, то все же не удерживается от короткого смеха.
- Ты единственный человек, который способен усмотреть во всем этом неподобающую связь. Сир Кристон всего лишь хотел получить ещё одного сторонника в Совете, помогая мне требовать то, что принадлежит мне по праву, но даже здесь я его разочаровала. - Яростная ревность супруга так её забавляет, что Хелейна не может не радоваться очередному проявлению его нрава: демонстративно повернувшийся к ней спиной Эйгон не видит веселую улыбку, которую она никак не может согнать со своего лица.
- Я буду разговаривать с теми, с кем пожелаю. Смирись с этим, мой дорогой муж, и пойми, что я никогда не поставлю под сомнение свою честь и не запятнаю имени своих детей. - Разговаривать со спиной Эйгона, конечно, удобно, но быстро надоедает, и Хелейна отворачивается к зеркалу, перед которым сидит, и рассматривает разложенные перед ней драгоценности.
- Рубины или аметисты? Раз ты оставил меня без помощи фрейлин, то изволь хотя бы помочь с выбором.

Её брат, муж и король неимоверно глуп, если думает, что Хелейна мечтала о короне и идущей с ней под руку войне, что она безропотно и бесчувственно одобрит разлуку с детьми и не будет каждую минуту тревожится об их безопасности, что не будет всеми силами способствовать миру, даже зная, что пламя ненависти уже не погасить. Если Эйгон ожидает, что она подчинится его воле и будет сидеть тихо, безмятежно взирая на творящийся вокруг хаос, то он глуп ещё более: так было бы, если бы интриги и угрозы не коснулись её детей, если бы ей не предсказывали их гибель от руки Рейниры и не пытались отправить их к чужим людям.
- По-твоему, я должна мечтать о войне, о смерти и об опасности для своих детей? - Отвечать вопросом на вопрос - дурной тон, но когда же в их разговорах и отношениях все было хорошо, красиво и гладко? - Даже если война неизбежна, я не обязана хотеть её и радоваться ей. - Пусть голос Хелейны спокоен, но её супруг был тем единственным человеком, который способен был всего за несколько минут вывести её из себя. И сейчас она тоже начинает злиться в ответ на его насмешки и несправедливые упреки, хотя из присутствующих здесь у неё куда больше поводов для обиды и негодования, накопленных за целые годы их неудачной семейной жизни.
- Может, ты доверишь мою честь мне самой? - с вызовом оборачивается Хелейна на супруга, но уже после пары мгновений яростной борьбы взглядов возвращается к зеркалу. - Если мне потребуется что-либо обсудить с сиром Кристоном, я это сделаю, и твоё разрешение мне не потребуется. Тоже самое касается и всех прочих членов Малого Совета. - Ей хочется язвительно добавить, что приказы её супруг может отдавать своим любовницам, готовым на все, чтобы сохранить своё сомнительной ценности место в королевской постели, но она привычно молчит.
Утешая себя мыслью, что желания Эйгона не имеют над ней никакой власти кроме той, которую она добровольно признает, Хелейна пытается представить способы, которыми он может её принудить к подчинению или наказать за непослушание. Запретит ей покидать свои покои, приставит стражу? Вряд ли, столь явный разлад королевской четы не пойдёт на пользу их борьбе. Отнимет детей? Опоздал, разлука уже маячит перед ней неотступным призраком. Лишит своего драгоценного внимания? О, за это она лишь спасибо скажет. Чего же ей бояться, идя вопреки его воле?..
Впрочем, в мелочах она и не спорит, выбирая тяжёлые рубиновые серьги и изящное ожерелье. И ещё некоторое время неотрывно смотрит в зеркало, будто любуясь блеском камней в ушах и на шее, а на самом деле до боли цепляясь пальцами за столешницу и смиряя собственные обиду и гнев. Эйгон безошибочно находит тему, которая ранит её больше всего, и щедро посыпает солью свежие раны.
- А тебя, я вижу, безопасность твоего наследника и вовсе не волнует, - со злостью отвечает она. Если бы его волновало хоть что-то кроме девиц в его постели, он бы присутствовал на том злополучном Совете, а не узнавал все новости из ласковых рук королевы-матери.
- Повтори, что ты сказал, - пораженно оборачивается Хелейна к мужу. - Они с самого начала хотели отправить Джейхейриса в Старомест? - Кажется, её, столь наивно поверившую в призрак собственной власти, провели, как последнюю глупую девчонку: сначала пригрозили отослать старшего сына в руки возможных врагов, а затем вынудили радостно согласиться на куда более разумный вариант, заготовленный ещё накануне Совета. Предложи они одних только Хайтауэров, она бы никогда не согласилась расстаться с детьми, но выбирая из двух зол, она предсказуемо и покорно выбрала наименьшее. Хелейна едва не стонет от запоздалого осознания собственной глупости, забыв даже об Эйгоне, продолжающем злорадствовать над её горем.
Хотя когда это он позволял надолго о себе забыть?..
- Потому что Малый Совет ещё попытается повыгоднее продать наших детей. Не хочешь поучаствовать? - вяло откликается она, все ещё раздавленная и униженная собственной глупостью. - И отправлять всех детей в одно место - не самое разумное решение, поэтому пока что они останутся со мной.

Ей до сих пор сложно избавиться от сладкой и горькой мысли, что их брак мог бы быть идеальным. Если бы Эйгон мог держаться подальше от юбок придворных дам и служанок, если бы Хелейна научилась легко прощать, если бы их не поженили так рано, если бы они оба задались целью создать крепкую семью, если бы в их сердцах нашлось больше любви, а в головах - уважения. С каждым годом, с каждой новой обидой этих "если бы" становилось все больше, но упрямая, безнадежная вера не пропадала: тускнела, уходила корнями все дальше в прошлое, но не покидала её белокурой головы. Они могли быть идеальной парой. Когда-то давно, когда ещё можно было все изменить. Но не теперь, когда единственной и нерушимой связью между ними остались общая кровь, корона и дети, да и те вскоре будут далеко.
Как жаль, что все пошло не так, как грезилось Хелейне перед свадьбой. Как жаль, что любой разговор быстро скатывается в ссору и полнится попытками уязвить побольнее.
- Как жаль, что никому из нас не досталось талантов наших венценосных родителей, - с непривычной злостью усмехается Хелейна. - Но я хотя бы пытаюсь научиться - и в этом для меня польза от Малого совета. - Она, в конце концов, без пяти минут королева, пусть даже их общий трон основан на шатких надеждах и стоит под готовыми пролиться кровавым дождём тучами. И пусть от настоящей власти у неё будут лишь жалкие крохи, но упускать их вместе с возможностью участвовать в судьбе своих детей она не хочет. Откажись она от Малого совета - и единственным её занятием останется вышивание серебром рубах для своих детей и золотом - для них же саванов.
- Ты уже обратил во врага одну сестру - тебе этого мало? Хочешь настроить против себя ещё половину семьи? - Она, увы, знает, что сама по себе не представляет серьёзной опасности для Эйгона. Знает и то, что он может исполнить свою угрозу, отозвавшуюся в ней негаснущим страхом разлуки с детьми - разлуки, на которую она сама уже согласилась. Но даже если весь двор во главе с Малым советом предпочтёт поверить в тяжелую болезнь Хелейны, то, как она безоговорочно верит, младшие братья все равно усомнятся в словах Эйгона и встанут на её сторону.
Но в остальном Эйгон прав, как бы горько и унизительно ей не было это признавать. Сжимая тонкие ладони в побелевшие от напряжения кулаки, комкая в них узорное кружево своего платья, впиваясь ногтями в собственную кожу, Хелейна отводит взгляд в сторону, не желая смотреть ни на бьющего её словами Эйгона, ни на собственное отражение, пылающее отчаянным румянцем поражения и горя. Ей нечего ответить на жестокие слова мужа, ей нечем оправдать свою глупость и самонадеянность, которые загнали её в старательно расставленную родными интриганами ловушку. И она молчит - униженно, обиженно, яростно обещая не допускать больше таких ошибок и не позволять мужу так издеваться над её наивностью.
- Я не могу сидеть в праздном одиночестве и ждать, что все наши беды исчезнут как по волшебству. Я не могу ничего не делать, Эйгон, и только молиться, чтобы вороны не приносили дурных вестей, - наконец тихо произносит Хелейна, все ещё не поднимая на мужа полного слез взгляда. - Пусть сейчас я ничего не знаю и не умею, но я хочу научиться.
Бесполезно и бессмысленно говорить о том, сколь сильно она сама боится потерять детей и сколь многое готова сделать, чтобы этого избежать. Если с ними что-то случится, она не переживет, сойдёт с ума, убьёт себя, чтобы не испытывать мучительной боли потери, - но Эйгон все это знает и без её подсказок, и потому его удары столь точны и так сильно её ранят.
- Я не буду препятствовать разлуке с детьми, когда у нас не останется другого выбора. Но я хочу принять участие в выборе наиболее безопасного для них места, - Хелейна наконец справляется с непролившимися слезами и поднимает униженно опущенную голову, но пока не решается повернуться к мужу, глядя на него через зеркальное отражение.
А он удивляет её, внезапно успокоившись: меняет гнев на милость, откидывает в сторону злые насмешки и взаимный холод, делится с ней мыслями и сомнениями, делает неожиданные подарки. Минута затишья среди бурного спора возникает не впервые в их тяжелой семейной жизни, и на собственном опыте зная, сколь хрупок установившийся мир, Хелейна не спешит расслабляться, с опаской глядя на супруга: так же быстро он может взорваться яростью снова. И все же она ценит эти мгновения тишины и понимания и боится неправильным жестом или словом их разрушить.
Касаясь пальцами медальона с драконом, выполненным в столь непривычных цветах, Хелейна слабо улыбается: кроме любви к детям и страха за их невинные жизни, к общим чертам почти коронованных супругов можно отнести ещё и неприязнь к зеленому цвету, который они оба так старательно вычеркивают из своего окружения, будто пытаясь напомнить окружающим, что они все же Таргариены, а не Хайтауэры.
- Ради детей, все это - только ради наших детей, - тихо повторяет Хелейна, поражаясь, что их обоих привели к одной и той же страшной мысли и вынудили пойти наперекор воле отца. Сколько бы ни было различий между супругами, сколько бы ни было ссор в их прошлой и неприязни в настоящем, любовь к детям была тем общим, что связывало их прочнее общей крови и данных в септе клятв. Пусть и проявлялась эта любовь разными способами.
- Я так боюсь за них, Эйгон... - она робко касается его ладони, лежащей на её плече, и ловит в отражении его взгляд. - Если цена за их безопасность - это всего лишь разлука с ними, то стоит благодарить Семерых за их милость. Лишь бы только это не оказалось ошибкой...